Смысл названия одного из произведений русской литературы XX века.

Повесть «Поединок» — звено в длинной цепи произведений Куприна, посвященных русской армии. «Поединку» предшествовали
многочисленные рассказы 1890 — начала 1900-х годов («Дознание», «Куст сирени», «Ночлег», «Ночная смена», «Поход»),
повесть «На переломе» («Кадеты», 1900). За «Поединком» следовали рассказы «Свадьба» и «Гранатовый браслет» (в котором
весьма важную роль играет образ генерала Аносова), рассказ о военных летчиках первой мировой войны «Сашка и Яшка»,
повесть «Купол св. Исаакия Далматского», посвященная походу на Петроград Северо-Западной Добровольческой армии генерала
Н. Н. Юденича и службе в этой армии самого Куприна, роман «Юнкера». Менялись, интенсивно эволюционировали взгляды
писателя, неизменным оставался его интерес к теме. Вероятно, это обусловлено той чертой судьбы и личности А. И. Куприна,
которую в 1907 году определил Л. Н. Толстой следующими словами: «У Куприна никакой идеи нет, он просто офицер».
Слова эти были сказаны Толстым уже после чрезвычайно внимательного и пристрастного изучения повести «Поединок».
Воспитанник 2-го Московского кадетского корпуса, выпускник Александровского военного училища, подпоручик 46-го
Днепровского пехотного. полка (1890—1894), А. И. Куприн был связан с армией с 10 до 24 лет. «Я должен освободиться от
тяжелого груза моих военных лет...» — говорил он осенью 1902 года, обдумывая сюжет «повести из военного быта».
Великолепное знание этого полкового, гарнизонного быта, «армейского языка» стало художественной тканью повести. И
проблемы российской армии, проблемы офицерской среды конца XIX — начала XX века рельефно, беспощадно, с гневом, но и с
болью очерчены в повести Куприна.
Работа над повестью растянулась на годы, Куприн обдумывал план «Поединка» в 1902 году, уничтожил уже написанные главы в
1903 году. И лишь в 1904—1905 годах повесть была завершена, причем автор остался недоволен финалом. Годы работы над
«Поединком» - время максимального сближения Куприна с товариществом писателей «Знание» и центральной фигурой
этого-круга русских писателей-реалистов начала 1900-х годов— М. Горьким. В 1902 - 1905 годах Горький постоянно
интересовался замыслом Куприна. В первой публикации, в шестом сборнике «Звания», увидевшем Свет весной 1906 года,
«Поединок» был посвящен А. М. Горькому. «Все смелое и буйное в моей повести принадлежит Вам», — писал Куприн Горькому
сразу после выхода «Поединка».
Даже самые доброжелательные рецензенты отмечали: «Поединку» вредит именно публицистическая, по-своему красивая и даже
эффектная злоба...» (П. М. Пильский). Но и самые убежденные «идейные противники» повести признавали: болезненные, острые
социальные проблемы русской армии начала 1900-х годов, проблема отчужденности, глухого непонимания между офицерами и
солдатами, ограниченности, кастовой замкнутости, скудного образовательного уровня, жестоких тягот «семейно-гарнизонного»
быта широких слоев русского офицерства очерчены Куприным жестко, - страшно, но - точно.
Однако, кажется, жесткий социальный критицизм «Поединка» — следствие, а не причина глубокого, почти безысходного
отчаяния, царящего на страницах повести.
Символичное название произведения — «тема дуэли» проходит через всю русскую литературу XIX века. Однако в этой цепи,
между рыцарским поединком Петруши Гринева с клеветником Швабриным в «Капитанской дочке» (1836) и бессмысленно жестоким
убийством штабс-капитаном Соленым барона Тузенбаха в «Трех сестрах» (1901), теряет смысл не только «единоборство чести».
Теряет смысл, ветшает, готовится к гибели целая система ценностей, социальная формация, эпоха, менталитет, собственно—
целый мир. Ф. Д. Батюшков в статье «Обреченные» (1905), посвященной героям «Поединка», сопоставлял сцену полкового
смотра (гл. XV), одну из лучших сцен повести, с картиной И. Ё. Репина «Заседание Государственного совета». Сложная,
великолепная и мощная с виду, во утратившая органику, силы, смысл существования машина управления Российской империей у
Репина и машина армии у Куприна обречены на скорую и страшную гибель. Подпоручик Ромашов, главный герой повести, не
видит и не чувствует смысла в самом существова!
нии армии - с ее уставами, учениями, гарнизонной и казарменной повседневностью. И это, пожалуй, ужасней всего в жизни
Ромашова и его однополчан.
Герои «Поединка» страшны в своем отчаянии. Осадчий, воспевающий «радость прежних войн, веселую и кровавую жестокость»
(через десять лет, в годы первой мировой войны, эти умонастроения, эти чувства найдут жестокий, кровавый выход на полах
сражений. В пламени мировой войны погибнет миф о «поступательном развитии» европейской истории, наивные концепции
гуманизма и, прогресса; Куприн инстинктивно почувствовал хрупкость этих идей раньше, чем его современники-философы). Вот
«ницшеанец» Назанский, обуреваемый светлыми идеями и тяжелыми алкогольными кошмарами на продавленной койке (Куприн
намеревался показать безумие Назанского в последних главах «Поединка»). Умная, образованная, очаровательная Шурочка
терпеливо готовит мужа к экзаменам в Академию Генерального штаба и хладнокровно ставит любящего (и, возможно, любимого)
Ромашова под дуло пистолета. Вот пьют «под стук телеги» завсегдатаи офицерского собрания...
. И только в великолепной сцене ночного разговора Ромашова с солдатом Хлебниковым на откосе железной дороги (гл. XVI)
брезжит свет сострадания, и вместе с ним — в поступках подпоручика, в шепоте солдат, вспоминающих сказки Петровской
эпохи, — появляются смысл, уют, спокойствие.
Но уже в следующих строках «чувство нелепости, сумбурности, непонятности жизни» продолжает преследовать поручика.
«Поединок» вышел в свет в дни разгрома русского флота при Цусиме. Жестокая, позорная реальность русско-японской войны
1904—1905 годов подтверждала пафос повести и диагнозы Куприна. «Поединок» стал литературно-общественной сенсацией 1905
года, первых месяцев первой русской революции. Повесть высоко оценили М. Горький, В.В.Стасов, И.Е.Репин, К.И.Чуковский,
Ф.Д. Батюшков. «Поединок» вызвал и непримиримо жестокие, и отстранение - иронические отзывы. Л. Н. Толстой, внимательно
прочитавший «Поединок», высоко оценил дарование Куприна, знание военного быта, армейского языка и жаргона, скептически
отозвался о «ницшеанстве» Назанского, проницательно отметил: «Куприн в слабого Ромашова вложил свои чувства». Однако
вывод Толстого был таков: «Не рад, что читал. Ужасно тяжело...»
В 1918 году петроградская газета «Красная колокольня» одобрительно отмечала: своей повестью Куприн «нанес царской
русской армии в тысячу раз более страшный удар, нежели тот, что нанесли японцы под Цусимой...». Однако сам Куприн в эти
месяцы писал с.гневом и скорбью о развале фронта первой мировой войны: «У нас была прекрасная, изумлявшая весь мир
армия. Она растаяла, оставив после себя грязные следы...»